Впервые симптомы ПТСР были описаны ещё в античности. Существуют письменные свидетельства о психических расстройствах после боев, датированные примерно 1300 годом до нашей эры. Проблему изучали Гиппократ, Жан Мартен Шарко, Зигмунд Фрейд, пока во время русско-японской войны за работу с получившими не только телесные, но и душевные травмы ни взялся Красный Крест. Это решение способствовало возникновению военной психиатрии.

За Первую мировую были зарегистрированы около 80 тысяч случаев посттравматических расстройств. Тогда его называли «снарядным шоком». Во Вторую мировую войну симптомы ПТСР наблюдались не только у тех, кто участвовал в сражениях, но также у узников концлагерей, а позже – у жертв атомного взрыва в Японии. У 700 000 американских ветеранов сражений во Вьетнаме появились признаки того же расстройства.

«Снарядный шок, боевое истощение, военный стресс и другие диагнозы подобного рода на протяжении столетия нередко рассматривались как разновидности мужской слабости», - рассказала в своей книге историк Сьюзан Линди. Сейчас навязчивые мысли о полученной травме, гипервозбуждение, потребность непрерывно от кого-то защищаться, острый стыд, вина и неспособность испытывать положительные эмоции признаны проблемой, болезнью, с которой можно бороться. Главное – чтобы сам ее носитель, переживший травмирующее событие, это понимал.

«После возвращения домой пил каждый божий день»

Офицер СОБРа Роман участвовал в Первой Чеченской кампании. Перед началом нашего разговора признается: «Война – это лакмусовая бумажка, которая определяет кто и какой ты». К тому моменту, когда мужчина попал в зону боевых действий, у него был опыт работы с «тренированными, дерзкими, как говорят, с отбитыми мозгами» преступниками. «Приходилось рисковать реально, так как у криминала на руках было оружие, и они его применяли», - рассказывает мой собеседник.

С этим багажом Роман и отправился в Чечню: «Восторгов по поводу войны не было. Прекрасно понимал, что шёл делёж страны, а мы расходный материал, но хоть какая-то преграда». О том, как повлияет на него этот опыт, великолучанин не думал, «были другие заботы», но даже те иллюзии, что ещё теплились, исчезли в Моздоке. Офицер поделился целым ворохом историй, в которых сталкивался с обманом, разгильдяйством и отсутствием элементарных бытовых условий вроде бани. Решать все проблемы приходилось самостоятельно, надежды не было ни на кого, кроме боевых товарищей.

Мужчина не только выполнял свои непосредственные задачи, но и помогал срочникам, которых прислали для «усиления»: «Психика молодых ребят испытывала огромные нагрузки. Нам не было легко, а им, неокрепшим, порой с завышенной самооценкой – тем более». Справиться со стрессом военнослужащим помогало проверенное русское «лекарство» - алкоголь. Правда, Роман утверждает, что его было крайне мало: бутылка водки на двадцать человек.

СОБРовец рассказал мне об одном из боев: «Однажды засада на нашу колонну, показала, что один боец не смог преодолеть страх и доставить пулемётчику боеприпасы». Огонь противника усиливался, тогда как «наш» пулемёт молчал. На помощь пришел другой военнослужащий, тоже из Псковской области, который под огнём, рискуя собственной жизнью, принес коробку с патронами. «Если бы не было этого, трудно сказать, чем бы для нас закончилась та ночь», - признался Роман.

Возвращение домой далось ему непросто. «Никто не понимал, что пережили мы. Да и не до этого людям было. 1995 год: у всех цель – самим выжить, хоть и не свистят пули над головой», - вспоминает мой собеседник. Так философски он стал относиться к ситуации лишь через много лет, а поначалу весь мир казался «враждебным». За то, что перестал видеть его таковым, мужчина благодарит своих близких.

«Его расстройство наложило глубокий отпечаток и на мое психическое здоровье»

Родные не всегда в силах «вытащить войну из человека», вернувшегося в мирный город. Не удалось это и в случае с отцом другого моего собеседника. Он попросил сохранить анонимность. Чтобы было проще вести рассказ, выберем другое имя. Например, Алексей. Его папа – герой войны в Афганистане, служил в воздушно-десантных войсках и участвовал во многих афганских военных операциях. «По его воспоминаниям, во время высадки в провинции Газни, десантников расстреливали прямо в воздухе. На войне отец потерял нескольких хороших друзей, а по возвращению домой начал топить свои горести в алкоголе», - рассказывает молодой человек. Неделями глава семьи находился в запое, но даже в те дни, когда был трезв, его жена и сын жили в страхе, «в постоянном ожидании плохих новостей».

В конце февраля 2008 года отец Алексея, будучи пьяным, ввязался в драку с незнакомцами. От полученных травм впал в кому и скончался, не приходя в сознание. Переживания и постоянное напряжение сильно подорвали здоровье матери моего собеседника. Ее не стало через несколько лет.

«Официально никто не ставил отцу диагноза посттравматическое стрессовое расстройство, или как его еще принято называть “афганский синдром”», - вспоминает Алексей. Он уверен, что не нужно быть дипломированным психологом, чтобы понять: отец и его друзья, побывавшие на войне, страдали именно от ПТСР.

Жить с человеком, у которого, пусть и не по документам, но всё же именно это расстройство, крайне непросто. Состояние влияет не только на него самого, но и на членов семьи. У них могут возникнуть нежелательные реакции, психологические и даже психические проблемы. «Детские страхи, связанные с теми ужасными неделями, когда отец уходил в запой, стали катализатором для появления у меня тяжелых и пугающих навязчивых мыслей. Впоследствии уже мне самому пришлось неоднократно обращаться за помощью к специалистам», - поделился молодой человек. У него выявили обсессивно-компульсивное расстройство. «Эта болезнь до сих пор оказывает разрушительное влияние на мою жизнь, а купировать ее обострения приходится с помощью антидепрессантов», - пояснил Алексей.

В схожей ситуации могут оказаться дети, семьи и сами военнослужащие, которые сейчас находятся в Украине и на присоединенных к России территориях. Никто из нас, сидящих возле своих мониторов в любой другой точке мира, не знает, что прямо сейчас переживают те, кто находится на линии соприкосновения, что им приходится видеть, с чем потом придется жить, как они с этим справятся. Предотвратить возникновение посттравматического стрессового расстройства невозможно, но есть шанс помочь с ним справиться. У психологов имеется целый набор универсальных рекомендаций, которые подойдут тем, кто получил ПТСР, вне зависимости от его причин, а также их близким.

Важно помнить, что успех адаптации бывших военных в мирной жизни зависит от того, как их воспринимает гражданское общество. Об этом изданию Plus-one рассказала кандидат психологических наук, клинический психолог и юнгианский аналитик Людмила Дементьева. «Военные привыкли существовать в очень поляризованной «черно-белой» среде, где четко понятно, кто «свой», кто «чужой». Подобное разделение на глубинном уровне встроено в психику каждого человека, но в мирной жизни оно не имеет такой власти над нами», - пояснила специалист. По её словам, в ситуации, когда этот инстинкт подкрепляется опытом пролития крови, от психики будто отщепляется часть, которая знает, что нельзя убивать другого человека. Переживший такую травму отгораживается от глубинной боли, которую на самом деле испытывает. «Она начинает проявляться как раз тогда, когда человек возвращается с войны, и выражается в ПТСР, требуя искупления и признания», — уточнила Дементьева.

Слова эксперта объясняют, почему из всех воинов-интернационалистов тяжелее всего реабилитировались именно афганцы. Они просто не были нужны обществу, у которого к моменту их возвращения появилось слишком много других проблем. Остается надеяться, что в современной России эта ошибка не повторится, что, каким бы непростым ни оказалось экономическое положение в самой «засанкционированной» стране мира, те, кто сейчас отстаивает её интересы, получат всю необходимую поддержку и смогут найти своё место в мирной, спокойной жизни.